Рацухизация - Страница 34

В 1156 году Кучково, под присмотром Боголюбского, впервые становиться городом — появляются серьёзные деревянно-земляные укрепления.

А рядом, на Протве — «белое пятно» — закрытая территория.

В 1147 году Долгорукому было бы очень интересно, подмяв вятичей, продолжить здесь экспансию Суздаля на запад. Выйти на границу враждебного Смоленского княжества вот на этой территории. Южнее — на Оке, и севернее — на Волге в районе Твери-Углича они уже воевали, там уже построены шесть городов-крепостей. Но Протва даёт ещё один выход в Днепровскую систему — на уровне Вязьмы-Дорогобужа.

То, что позднее столетиями будет одним из главных направлений в географии Руси-России, направлением транспортным, военным, политическим… — дорога Москва-Можайск-Вязьма-Смоленск… Варшава-Берлин-Париж… — пока «пустое место».

Ни у одной стороны в этом районе нет крепостей. Нейтральная территория. Похоже на план Шлиффена: вторжение германских войск на территорию Франции в Первую мировую войну в обход основных укреплений через нейтральную Бельгию.

Надо только быстренько «обсуздалить» эту «литваковскую бельгию».

Как? — Из-за закрытости «поротвичей» Долгорукий не может повторить на Протве свою «Кучковскую схему»: войти в дом, устроить провокацию, обезглавить и придавить правящую семью.

Ещё хуже: литваки, как и Степан Кучка, остаются верными своему сюзерену — князю Черниговскому, Изе Давайдовичу. А не битому и изгнанному Свояку.

«Московским подписантам» приходится действовать стандартно — военно. И, сразу же после банкета по поводу «основания Москвы», Свояк, усиленный половцами Долгорукого, устраивает на Протве выжженную землю. «Указывает место» туземцам, «чтобы знали кто тут главный». Это ещё не война — просто карательная операция князя из Черниговской династии в отношении своих обнаглевших подданных.

Только вразумив непослушных вассалов, он переходит к «нормальной» войне против «внешнего врага» — идёт вверх по Оке-Угре, врывается в Смоленские земли, вырезает местную голядь, уничтожает Елно…

Вятичи формально остались под Черниговскими князьями, но реально управляются Боголюбским. Суздальских на Москве-реке всё больше. В игре уже и рязанцы: постоянно враждуя с Долгоруким и Боголюбским, они строят Коломну в устье Москва-реки — запереть новоявленным неофициальным подданным Суздаля выход в Оку.

«Поротвичи», прижимаемые с востока вятичами и суздальцами, с запада, от Вязьмы — Смоленскими Ростиславичами и кривичами, брошенные занятыми своими играми вокруг главной цели любого русского князя — Киева, своими традиционными сюзеренами — Черниговскими князьями, ищут выход, ищут союзников.

И находят. На своей «исторической родине», в своей «святой земле» — в Пруссии, в Ромове.

— Фанг, а дальше?

— Дальше… дальше я плохо знаю. Как Свояк здесь прошёлся, мы в леса ушли. Ты вон, слугу литваковского дёрни. Он по-русски понимает.

К нам подтаскивают связанного, битого, уже ободранного до исподнего, мужичка. Невысок, неширок, немолод. Бородёнка с проседью. Смотрит с ужасом и упрямством. Смотрит на Фанга.

— Э, любезнейший, расскажи-ка нам…

— Не буду. Ни слова не скажу! Хоть режьте!!!

Мгновенный переход в крик, в истерику взрослого пожилого мужчины заставляет вздрогнуть. И дать пощёчину. Крикуну. Наотмашь.

Мужичок валиться на бок, сворачивается в клубочек и воет. Босые ноги, искусанные комарами, рефлекторно почёсываются друг об друга, пытаются убраться, втянуться, мелко дрожат…

Фанг довольно усмехается:

— Боится. Не забыли ещё.

Наклоняется над лежащим, сдвигает рукав на его правой руке и удовлетворённо хмыкает:

— Видишь, на правом запястье — витая полоса выжжена. Раньше рабам на руку браслет бронзовый или железный одевали. Теперь у поротвичей вот такая манера пошла — железа мало. Раб это.

Разглядывает тавро, потом снова возвращается к своему былинно-повествовательному тону:

— Как прошёлся князь Святослав по Литве поротвической, как посёк-порубил Голядь угрянскую — побежали люди малые да слабые в леса глухие, в места дикие-нехоженые…

— Это вы! Это вы их заманили! В чащи непролазные, в трясины бездонные! Отобрали у них солнце ясное, лишили их света небесного!

Фанг лениво бьёт ногой по рёбрам пленника и неторопливо, «по-былинному», объясняет мне:

— Есть над людьми четыре силы. Первая сила — от земли. В каждой земле, в каждом месте есть свой бог. Где камень странный, где горушка высокая… Мы, литваки, к примеру, больше змеям кланяемся. Все наши народы ведут свой род от ужа, который обрюхатил девушку во время купания. Бывал я среди людей, которые простому молоту поклонялися. Говорили, в стародавние времена злой царь заключил солнце в каменную башню. А кузнец из того народа ту башню разбил своим молотом и солнце выпустил. Божки местные… Много их. В каждой реке, в каждом болоте… У вас, вон, тоже: в овине — овинник, в бане — банник, в доме — домовой. Все они смертны. И вещи, и звери, и люди, и духи. Мёртвыми правят Велес. И это вторая сила. Ему молятся везде. Ибо умрут — все, ибо везде, во всякой земле, каждый день — приходит ночь, время Велеса. Но люди трусливы. Они боятся тьмы. И они призвали Перуна. Перун — свет, Перун — молния. Но молния — только вспышка. Мгновение. После молнии — темень темнее. Перун — небо. Но на небе люди не живут. Живут на земле — на крыше дома Велеса. Перун — третья сила. И мы — волхвы Велеса, и они — вайделоты Перуна, выжигаем местных божков, всяких русалок и кикимор, водяных и леших. «Поротвичи» приняли Перуна. Их жрецы — кривы и вайделоты, пошли и по землям голяди. Тогда Велес призвал своих слуг. Множество из кривайтов приняли муки от наших рук. Они это хорошо запомнили. А потом пришли люди Книги. И это четвёртая сила. Ваша. Христос.