Рацухизация - Страница 38

В истории литовских князей, а особенно — в балладах, Кестут Гедиминович — образец рыцаря-государя.

Символ чести и патриотизма полвека героически защищал западные границы Великого Княжества Литовского, периодически попадая в плен к противникам. Ухитрился, вполне рыцарски, пропустить в правители одного из самых неприятных персонажей того времени: своего племянника Ягайло. Вырастить достойного сына — Витовта. Достойного не себя, но своего племянника-мерзавца. Созданная Кестутом и его старшим братом Ольгертом система, своего рода диархия, корректно функционировала у отцов, но непрерывно ломалась у их сыновей. Результат: польско-литовская уния, католицизм в Прибалтике и прочие… разные последствия, некоторые из которых довольно болезненно расхлёбывают ещё и в 21 веке.

В конце концов, символ литовского рыцарства, преданный, брошенный, обманутый Кестут попал в плен к крестоносцам. Где и повесился. Поскольку он был язычником, то это подвиг, а не грех. Тело было торжественно сожжено в Вильно по языческому обряду.

Принцип наследования «славных имён» позволяет предположить, что у части известных нам исторических героев были героические предшественники-тёзки. Не попавшие, по тем или иным причинам, в доступные нам хроники, но известные современникам.

Слава исторического Кестута 14-го века состоит в напряжённых войнах за Родину, проходивших с переменным успехом, защиты «веры отцов», уничтоженной католицизмом, государственных делах, окончившихся провалом. И любовной истории, приведшей к самоубийству. Что и делает его любимым народным героем.

Именно его жена Бирута, жрица-вайделотка, охранявшая священный огонь и свою девственность даже от молодого красавца-князя, украденная им и вышедшая за него замуж, пытавшаяся, с риском для жизни, организовать побег ему и их сыну, стала весьма почитаемой языческой святой в Жемайтии. Вернувшись, после смерти мужа, к своему вечному огню — кто-то всё-таки подкидывал туда дровишек в её отсутствие, она устроила, вдобавок, ещё и обсерваторию.

Какой набор слав был у самого первого «кестута», сделавшего имя желательным для потомков Видевута — не знаю. Но этому сопляку до сына Гедимина…

— Не. На всенародного гея ты не тянешь. И на гейтутку — тоже. Я буду звать тебя… Кастусь.

— Мерзкая кличка! Я не буду отзываться! Мне имя дал сам Перун! Я воин Перуна! Я всегда отвечаю ударом на удар, силой на силу!

Ну и дурак. «Против лома нет приёма» — международная военная мудрость.

Хотя… Интересно… Третий закон Ньютона — уточнение «правила Громовника»? «Сила действия равна силе противодействия». Хотя и приложены к разным телам. Горшок ли упадёт на камень, камень ли на горшок — результат для горшка одинаков — вдребезги. Странно было бы не воспользоваться базовыми принципами этики собеседника. Сделаем-ка из юного пердуниста — «горшок вдребезги». Только «лом» надо подходящий подобрать…

— Кастусь…

— …

Литовского я не знаю, но смыл понятен. Жаль.

— Фанг, у тебя в котомке найдётся ошейник?

— Господине… Он воин Перуна из княжеского рода…

— И что? Воин, попавший в плен, может быть обращён в рабство.

— Но…

— Фанг, железку.

Фанг… молчит. Что, битый велесоид? Зарезать мальчишку, втянутого придурками-взрослыми в смертельные игры с привкусом наркотического боевого безумия — тебе нормально, а одеть на него железный обруч — нет? Потому что это колечко — символ? Символ подчинения? А что, разве бывают воины без подчинения?

— Громовержец отомстит за своего воина.

— Который? Который из «громовержецев»? У парня на груди крест. Так что ложно: крещение или посвящение?! «Единожды солгавший — кто тебе поверит?».

Да что ж у них у всех глаза «рубликами»?! На себя примерил? У моих голядей ситуация схожая: они крещёные язычники. Они приняли Христа, но отринули ли они Велеса? «Ласковое теля — двух маток сосёт» — русская народная мудрость. Кто-то надеется «насосаться вдоволь» — сыграть роль «ласкового телёнка» между Христом и Велесом или Перуном? Ой, не играйтесь ребятки! У этих… «маток»… так насосёшься… «до не схочу».

Авундий сидит возле нас на корточках и переводит взгляд с одного на другого. «Ест глазами». Взахлёб, не прожёвывая, задыхаясь, боясь пропустить хоть звук, хоть кусочек. Почти неслышно чуть шевелятся губы:

— Пятая сила… лысая обезьяна…

Фанг тяжело кивает и, глядя вслед убежавшему за ошейником юноше, произносит себе под нос:

— Лучше бы ты убил меня.

— Торопишься послушать трели соловья?

Смотрит непонимающе. Причём здесь это? Начало июля — какие соловьи… Ага, дошло. Опять «рубли» на лоб лезут. Ребята, не перестанете так вылупляться — я здесь Госзнак открою! Назло всем!

Шёпотом, с присвистом от выбитых зубов:

— Кто сказал?! Кто тебе сказал?!!!

— Фанг, ты, временами, бываешь очень однообразен и утомителен. А сам я догадаться не могу? Ты же говорил: моё оружие — смыслы. Неужто трудно понять, что выкрест, точнее, сначала — выпердунист Илья Муромец, должен был воевать с главным противником Перуна — Велесом. Которого часто называют Волосом. А прочитать «соловей» по-еврейски, справа налево, отбросив хвостик… Тайное имя, слова наоборот, «онвад с унод». Соловей-разбойник — тот же Волос, только со стороны задницы. Бог в анфас. Чем и свистит.

Настоящих офеней — греков-суздальцев — здесь ещё нет. Нет и их тайного языка — «фени». С выражениями типа: «Пехаль киндриков куравь, пехаль киндриков лузнись — смуряком отемнеешь». (Век живи, век учись — дураком помрешь). Здесь пока всё просто, в стиле донских казаков времён Стеньки Разина и их игр с палиндромами-реверсивами.