Рацухизация - Страница 43

— Люди ленни-ленапов! — сказал он. — Мой род поддерживает Вселенную! Ваше слабое племя стоит на моей броне! Разве огонь, зажженный делаваром, может сжечь сына моих отцов? — прибавил он, с гордостью указывая на простой знак на его груди. — Кровь, происходящая от такой породы, потушила бы ваше пламя. Мой род — родоначальник всех племен!».

У Ункаса на груди была вытатуирована черепаха, а у этой дамы? Она ещё одетая — надо слазить, посмотреть. Но Фанг же увидел! Сквозь одежду?! Волхв-рентгенолог? Или — узист? Он сказал — «у неё на груди». Это он про блямбу с камушками?

— Авундий, принеси-ка безделушку.

А вот это никуда не годится. Мои приказы должны исполняться мгновенно и точно. Авундий стоит и смотрит на Фанга. А Фанг смотрит в пламя костра. Саламандру пляшущую увидал?

— Не посылай — умрёт. Никто из людей, кроме самих хранителей, не может взять священную гроздь калины. Ни живой, ни мёртвый. Это закон древних богов. Это — запретно.

Зрас-сь-те. Как говаривал Жванецкий: «Запретных вещей нет, есть вещи нерекомендованные».

Ребята! Как вы мне надоели со своими религиозными выдумками! У меня ещё соломотряс не доделан, а тут вы со своей «священной гроздью»… И чего с этой патлатой велесятиной делать? Либо посчитать сказанное ценными разведданными и наградить, либо — невыполнением приказа и расстрелять. Как обычно, из двух зол — выбираем третье.

Личным примером, впереди на белом коне, о-хо-хо — поясница затекла, всё — сам, всё — сам… Вытаскиваю ножик, топаю к «башенной бабе». Через два шага… Фанг у меня на пути. Не пускает.

Он, чего, мозгой стронулся?! Бунт на корабле!!! Глаза в глаза. Велесоид хренов… Забыл, как я тебя горящей оглоблей мордовал?! Как по болоту выволакивал?! Как ты мне присягу присягал?! Ты же клялся! Ты, хипатый кусок лесного перегноя…!

Вокруг полно народа. Просто толпами. Кто-то занят делом, кто-то баклуши бьёт, слонов слоняет. Только несколько человек видят наш… наш разговор. Ещё никто не понял, а даже если кто-то что-то… то не сдвинулся.

Слева на траве вдруг возникает тень от костра. Голова и два треугольных уха торчком. Уши начинают прижиматься. Фанг переводит глаза на князь-волка. Потом на меня. Потом… Как-то промаргивается, яснеет глазами, мягко опускается на колени.

— Господин. Не делай этого. Это — смерть.

Если бы он на этом остановился — я бы послушался. Фиг его знает, какие заморочки на здешние артефакты навешиваются. С ядами, например, они не худо работают. Не всё, что на расстоянии руки — полезно брать руками.

Но он продолжил:

— Древние боги. Столь древние, что для них и Перун, и Велес… И ваш Христос — просто расшалившиеся подростки. Они — не допустят. Несущий калину… Калина — путь между миром живых и миром мёртвых. Хранители пути… Если убить — пути откроются и в мир хлынет… Если хоть одна ягода из грозди выпадет… Ты не можешь взять.

Твою мать! Я не могу?! Ты меня учить будешь?! Ты меня остановить хочешь?! Против моей воли?!!!

— Ты забыл — кто я. Ты забыл слова мои в первую нашу встречу, в подземелье в Рябиновке. Вспомни: пришёл на Русь новый зверь. Зверь невиданный и неслыханный. Пришёл путями новыми, прежде не хожеными, до времени закрытыми. И нет от него защиты. Ни у кого нет. Ни у зверей, ни у людей, ни у птиц небесных, ни у гадов ползучих. Помнишь? Ты тогда сам сказал: обезьяна белая, бесхвостая, бесшёрстая. Нет у неё ни когтей длинных, ни зубов острых, ни чешуй прочных. Ненугалимаш звериш. Я, я сам! — иду путями! Мимо хранителей. Если они успели спрятаться. Сквозь них — если нет.

— Но, господин…

— Фанг, или ты веришь мне, или тебе нет места здесь.

Я посмотрел через его голову на женщину. Она уже пришла в себя и ворочалась на траве, связанная. Здоровенная, тёмно-красная блямба на её шее болталась маятником. Обошёл Фанга, ещё несколько шагов. Не двигается, на спину мне не кидается. Уже хорошо. Так. Где тут у нас что? Не хотелось бы ножиком рвать золотую цепочку — тонкая работа. Факеншит! Чуть не укусила, зараза! «Она не женщина, она зараза». Точнее: хранительница. Будем лечить и изымать. Чтобы не инфицировала и не складировала…

Стукнул слегка по уху, снял украшение… И правда — камни похожи на ягоды калины…

Полный двор народа — все смотрят на меня. Челюсти у всех — на коленях. И — молчат. Чего они уставились? Ждут, что я дымом изойду? Или — со всех дыр демоны полезут? Внятно повторим себе формулу Рабиновича: «не дождётесь».

— Кстати. Как советовала одна матушка-потаскушка своей адекватной доченьке: «Когда пойдёшь на сладкое свиданье, не забудь поместить, сама знаешь куда, калиновую косточку». Во избежание женских недомоганий. Запомнили? (Теперь — с нажимом, чтобы до каждого дошло) И все ваши выдумки — туда же.

Народ — выдохнул.

Но с этой панорамой юбилейных монет… разного цвета и возраста… надо что-то делать. А то как-то… сдачу выручки инкассатору напоминает.

И срочно восстановить управляемость подразделения.

— Авундий, дуру — ободрать. Цацки её аккуратнее — они денег стоят. И тряпку какую — в пасть забейте.

Я не вслушиваюсь — чего конкретного она шипит, но вижу, как вздрагивают парни-голяди. Проклинает, обещает, пугает…

Как я понимаю, шипятся глубоко экспрессивные пожелания с обильным использованием ненормативной лексики.

Давно было у меня предчувствие, что русский мат изначально — женский язык. В силу своей глубокой сакральности и эмоциональности. Мужику проще кулаком вдарить, а вот даме…

Несколько раз в своей прошлой жизни доводилось мне видеть женские проклятия в действии. Выгоревшее подворье в одном из маленьких русских северных городов, хозяин которого — приезжий с юга, вздумал обругать двух простых русских женщин, пожилую мать с взрослой дочерью… Которые оказались не совсем простыми. Или — совсем не простыми…