Рацухизация - Страница 90

Как всегда при покосе, часть работников переведена была на другие работы. Забрали и кочегара у стекловаров. Его вообще надо было выводить из рабочих: мужик женился, получил подворье. Накосит себе сена и пусть крестьянствует. Скотину я ему дал, кусок поля с посеянным уже житом выделил…

На его место пришёл юный хромой доходяга из «свежей наброди». Вот он и рассказывал:

— Печь, ну… горячая. Вынули, этот вот… да… горшок. Один, слышь-ка, трубку-то туда. Набрал и давай дуть. Уж чего он выдуть хотел… А второй-то ему и говорит. Чегой-то. Я и не услыхал. А этот-то как захохочет! А после как дунет! А скло-то как брызнет! А он-то — воздух-то назад, в себя. А тот-то, второй, ну… с испугу-то от горячего брызгами… спиной-то назад со всего маху… А тама столб печной… Он и сшиб его. И сам туда! Как заорёт! Как пыхнет весь! Ой и страху-то!

Стекловаренная печь имеет по боковым стенкам несколько отверстий, через которые ставят и вынимают стекловаренные горшки. Они должны были быть закрыты. Но — не были. Кирпичный столб — кладка между двумя этими отверстиями — не выдержал удара телом расшалившегося подростка. Парень, сбив несколько кирпичей, влетел в горячую зону. Погиб сразу. Другой, сделавший от смеха глубокий вздох из заряженной трубки, сжёг лёгкие. Умер к вечеру.

Двое весёлых, разумных парней. Из которых могли бы вырасти мастера национального масштаба… Я их учил, всякие истории им рассказывал, думать заставлял, мнением их интересовался. Они уже соображать стали, уметь чего-то…. Был бы с ними старший — указал бы на недопустимость игр и шуток на промплощадке в ходе техпроцесса. А так… Гадское это занятие — своих учеников в землю закапывать. Кусочки себя, своей жизни, своей души… Как и положено — отпевание через три дня.

Снова — ничего нового. Дети остаются детьми. Их гиперактивность требует разнообразия движения, игр.

У меня на глазах, в первой жизни, две разыгравшихся девицы лет 18–20 в цехе лампового завода, снесли «кормой» случайно проходившую мимо главного инженера. Скромная, маленькая, тоненькая женщина, одна из лучших специалистов страны — улетела. Головой — в угол станины станка, полгода на больничном, инвалидность… Девочкам просто было весело и хотелось побегать.

Ко всему прочему выяснилось, что покойники пренебрегли моим требованием подробно записывать каждый свой шаг: температуру, добавки, последовательность приёмов… «А, потом запишем…». «Потома» — не стало.

Печку мы так и не восстановили — пошли другие заботы. Только уже во Всеволжске мне удалось вернуться к работе со стеклом. Уже с другими людьми.

А тогда, высыпав ритуальную горсть земли в могилы своих ребят, я мог только повторять фундаментальное правило попаданца. Называется — теорема Гинсберга:

...

«Ты не можешь выиграть, ты не можешь сыграть вничью, ты не можешь даже выйти из игры».

«Танцуй, мальчик, танцуй». И не вздумай останавливаться. Как волчок — завалишься.

…

Впрочем, я несколько забежал вперёд. Конец 1162 года содержал ещё несколько запомнившихся мне событий.

Как я уже рассказывал, на «Святой Руси» есть несколько широко распространённых и часто повторяющихся массовых развлечений. К их числу относятся: крестный ход, кнутобитие и пожар.

Пожар — развлечение постоянное и повсеместное. Деревни и города выгорают в пепел. Раз-два в десятилетие — «оптимистический сценарий».

Понятно, что «как все — так и мы». Странно: не встречал у попаданцев описания их чувств при виде «вылетевшего в трубу» собственного попадизма.

Вот ты стараешься, изобретаешь, трудишься. Мысли ценные записываешь — «письма из будущего». Или, там, строишь хитромудрое производство, или флот какой морской… А тут… фр-р-р… По Гумилёву:

   «По жизни песня, а по Сеньке шапка.
   И, к жизни не оборотив лица,
   Несчастный Питер кутается зябко,
   Спалив мечты, заборы и сердца».

Так и с попандопулами: не оборотишь лица к жизни, вот к этой, к «святорусской», постоянно пожароопасной — будешь «кутаться зябко». Спалив не только заборы и амбары, но и своих людей живьём. А уж своё сердце и мечты… в золу. Хоть поташ делай.

Валяюсь я как-то в ноябре на своём лежбище. Вдруг влетает Курт, сдёргивает с нас со всех одеяло, хватает клыками меня за руку и тащит. Больно, однако! Прыгает, рыкает и, явно, зовёт. Спешно. Я его, естественно, посылаю — занят я. Дама у меня. Не скажу где. Она верещит с испугу…

Когда он завыл в голос… Тут и мне страшно стало.

Накинул чего-то, пошли. Ссыпался со своего верха в подвал, там у меня печки стоят. Полное помещение дыма. На лавке истопник храпит, в углу корьё тлеет — уголёк из печки выскочил. Дымовуху залили, чудака вытащили, набили морду, загнали «на кирпичи».

Кабы не Курт с его зверским нюхом… Пошла бы моя Пердуновская усадьба… синим пламенем да чёрным пеплом. Никогда не думал, что реликтовый князь-волк столь эффективен в части пожарной сигнализации.

Но он — один, а дураков — много.

Мы построили за этот год много подворий, заселили туда кучу новосёлов. Они, конечно, все «хомы», но не все «сапиенсы». Это я к тому, что у меня выгорела половина Ведьминых Выселок.

Я уже рассказывал, что решил основать новое поселение. На том месте, где раньше было логово «цаплянутой ведьмы». Только первых восемь хозяйств поставили, только заселили — одна сторона улицы сгорела полностью.

Вот, два десятка моих людей трудилась, я их учил, кормил, обеспечивал… И всё — в пепел. Могу в гривнах этому пепелищу цену назвать. А эти чудаки, погорельцы, чуть оклемались и начинают на меня наезжать: